– Да что вы-то еще, в самом деле! – Парнишка сломался, прикрыл синяк ладонью и едва ли не расплакался. – А еще ругаются… Спят они! Как под утро на рогах приползли, так еще и не вставали! Мне с порога в репу – шасть, и в койку…
Да, это было неожиданно. Почему-то мастер Пэвер, суб-генерал в отставке, всю дорогу представлялся Сварогу этаким убеленным сединами, увешанным боевыми наградами ветераном, в тиши кабинета корпящим над мемуарами и учебниками для курсантов. На крайний случай – проводящим время за мирными беседами о боевом прошлом с такими же, как он сам, отставниками… Но уж никак не на рогах приползающим домой к рассвету.
– Ага… – несколько ошарашенно сказал он. – Ах, в этом смысле… И что, долго они обычно почивают?
– Это уж как получится, – ответил парнишка и совсем по-детски утер нос рукавом. – Смотря чем вечер закончился.
– Поня-атно… – сказал Сварог и повернулся к Клади: – А это точно тот самый Пэвер, отставной вояка? Ты ничего не напутала?
– Так кто ж еще, – шмыгнул носом дворецкий. – Другого такого отставного поискать…
Сварог собрался с мыслями. Ну, генерал не генерал, гуляка или нет, а покойный барон направил его именно сюда. И больше Сварогу покамест податься некуда. Он вновь обернулся к дворецкому и ласково сказал:
– А знаешь, отрок, я хоть и святой человек, но в репу тебе, пожалуй, все же дам.
– Это за что это? – угрюмо спросил отрок. – Я щас стражу позову…
– Ну, пока твоя стража добежит… А дам я тебе в репу по той простой причине, что неприветлив ты с путниками. И дам я тебе в репу потом, если мы вернемся и не застанем хозяина дома, бодрствующего и готового принять гостей. Улавливаешь мысль? Ты уж постарайся, сделай все, чтоб хозяин был дома и ждал нас. А лошадок мы тут оставим, ничего?
– А если они к вашему приходу не проснутся? – логично обеспокоился дворецкий.
– Если не проснутся, придется будить, – твердо пообещал Сварог. – А ты ему вот что, ты, ежели проснется до нас, передай своему полководцу, что для него есть новости, от которых ему спать вообще навсегда расхочется. Запомнил?
– Так чего ж не запомнить…
– Вот и хорошо.
Сварог убрал ногу, дверь закрылась. Он повернулся к Клади и развел руками.
– Дела… И часто наш многомудрый в запой уходит?
– Барон говорил, что как со службы его выгнали, так и куролесит.
Сварог вздохнул.
– Ну, делать нечего, придется обождать. Как думаешь, в этой «Дырявой бочке» прилично кормят?..
И опять Клади непонятно посмотрела на него – то ли со страхом, то ли обреченно…
Уже по одной вывеске на воротном столбе можно было заключить, что трактир, а точнее – постоялый двор, не захудалый. Застывшим флагом простиралась над входом ажурная картина из кованой бронзы: пенная струя хлещет из пузатой бочки и попадает в распахнутый рот счастливого пьянчуги. Постоялый двор окружал высокий забор из дубовых кольев, который при необходимости легко превращается в первую полосу оборонительных укреплений. Прибитые над крыльцом бронзовые буквы, надраенные, как корабельный колокол у хорошего боцмана, складывались в название «Дырявая бочка». Двор чисто выметен, коновязь мало того что не перекошена, над ней даже сооружен навес, для лошадей приготовлено сено, крыльцо обходится без последствий трактирных драк и прочих пьяных невоздержанностей – за всем чувствуется прочный хозяин и крепкий доход.
Имелся и вышибала. Он вроде как дремал на скамеечке за входной дверью, сложив руки на груди. На позвякивание дверного колокольчика приоткрыл один глаз, равнодушно обежал им новых посетителей и опустил веко, тем подтверждая, что вышибалу в трактире священниками не удивишь.
Сварога заспанный вид трактирного привратника не обманул. Жилистые руки выдавали силу, набитые костяшки – частые тренировки, а в мельком брошенном взгляде полыхнула искра мгновенной пристальной оценки. Скорее всего, из бывших наемников. Раз на планете сосуществуют разные государства, они не могут не воевать, а значит, должны быть и наемники. И куда-то же они должны пристраиваться в мирное время…
Так же никакой ажитации приход священника и юной охотницы не вызвал и у трактирных гуляк, хоть обижайся. Лениво посмотрели, кто вошел, и снова отвернулись. Да и вообще гуляк заметно больше занимало другое. Они скучились вокруг человека, перед которым на столе лежал портяночного размера лист бумаги. Лист очень знакомого облика – шрифт, столбцы, заголовки, выделенные отступами и толщиной букв, – как не признать газету. Любопытно…
– Вранье! – кричал кто-то рядом с газетой. – Я вам всегда говорил, что Шадтаг скупает Hyp по кусочкам. Вот еще доказательство. Только Шадтагу на руку подобные сплетни!
– Уймись, Хорг, – перебил крики густой, спокойный бас. – Вечно ты во всем видишь руку Шадтага, даже в скисшем вине. Читай дальше, Базель.
– Вас дурят, чтоб в один прекрасный день скупить по дешевке со всеми потрохами, – не унимался Хорг.
На небольшом возвышении в глубине постоялого двора восседал на табурете колоритнейший тип: волосы до плеч, рубаха на груди расстегнута, обнажая волосатую грудь, в ушах блестят золотые и серебряные серьги, на шее тоже блестит что-то драгоценное, и на запястьях тоже… На коленях тип держал инструмент, напоминающий помесь лютни и гитары, и, вдумчиво перебирая струны, пел негромко, но задушевно, пел явно для себя, а не для собравшихся:
Триумф в былые времена
Справляли в честь побед военных.
По городу водили пленных
И пели гимны дотемна.